Знавал я людей, отвечавших, кажется, всем, какие можно предусмотреть, требованиям к специалистам тренерского дела. Они и профессию избрали по велению сердца, и нужное образование приобрели, присоединив его к игровой практике молодых лет, и неглупы, любознательны, начитанны, и общее развитие налицо, и язык хорошо подвешен, и на здоровье не жалуются, и с выпивкой не перебарщивают, и вкалывать готовы с рассвета до заката. Их добросовестность, критический настрой, эрудиция позволяют им при случае веско разобрать деятельность кого-то из великих своих сподвижников и камня на камне не оставить, если те сплоховали. Всякий раз, когда я встречал и слушал такого человека, мне думалось, что еще немного и в тренерском созвездии вспыхнет новая звезда. И обманывался. То они исчезали в зарослях низших лиг, то навечно закреплялись в должности "второго тренера", а то и приспосабливались к разного рода административные/постам возле футбола. Иногда вдруг вспомнится: "А где такой-то, ведь подавал надежды?" - и тебе тотчас не ответят, лишь спустя несколько дней, наведя справки, назовут команду, о которой, ты и не слыхивал. И это при условии вечной, острейшей нехватки тренеров.

Тут подстерегающий читатель, обрадовавшись, что поймал, встрепенется: "Те, о ком повествует автор, просто-напросто бесталанные, а хороший тренер обязательно талантлив!". Рад согласиться, но, убей меня Бог, не ведаю, что такое талант тренера.

Легче легкого, что делают нередко репортеры из прекраснодушной воедозволвнности, особенно те, кто резво начинает, протрубить всему свету об одаренности тренера, чья команда, предположим, что-то выиграла. Заглянул я в столбик ежегодных лауреатов. Что ж, выходит, все они гении, удостоверенные призовой ювелирной посудой?

Все занимающиеся Футболом, причастные к нему, как о житейском законе толкуют о фарте, везении, счастье, без которых не шагнешь высоко. А в тренерском успехе, разве помимо квалификации, нет чего-то неподдающегося уразумению? И почему карьеры даже самых превознесенных так порожисты, прерывисты, и никто не берется объяснить, каким образом опростоволосился тренер, которому недавно смотрел в рот футбольный мир?

Борис Андреевич Аркадьев не оставил мемуаров, а на мои настояния взяться за них целикатно и хитро улыбался, прятался на реплику: "Странная, в высшей степени странная профессия)". Тогда я считал это интеллигентской уверткой. Сейчас думаю, что Аркадьев точно так же, как он исследовал вдоль и поперек саму игру, обдумал и тренерское дело, но не видел возможности обобщить, вывести закономерности, без чего его аналитический, сильный ум отказывался действовать. Hезаурядный практик и выдающийся теоретик, он не находил общее в опыте своем и в опыте своих сподвижников, подвизавшихся одновременно с ним - Якушина, Качалина, Маслова, Квашнина. Редкостная объективность и миролюбие позволяли ему признавать их превосходными тренерами, о чем он неоднократно заявлял во всеуслышание, но в душе не соглашался ни с их лозунгами, ни с приемами, о чем корректно умалчивал, и это не было уклонением от перепалок, ему, поклоннику разных поэтов и разных художников, было естественно мириться с правом тренера на оригинальность. Институты физкультуры, кафедры и федерации не в силах ухватить и провозгласить эту оригинальность.

Hе стану и я гоняться за отгадкой, сочинять версии, хотя судьбе было угодно предоставить мне близкое, построенное на откровенности и доверии знакомство с тренерами замечательными. Однажды в газетном обозрении я обмолвился о тренерском даре, как о колдовском. В репортерской гонке так бывает: напишешь, напечатают, а потом размышляешь, верно ли, не занесло ли тебя?

Колдун силен, когда ему верят. Так же и с тренерами. Ему верят и идут за ним, - нет, не слушаются и выполняют, этого не хватит для больших дел, а стоят за него горой, видят в нем человека, идти за которым, пусть и слепо, так и тянет. Аркадьев завораживал игроков рафинированной интеллигентностью, они Гордились, что такого тренера нет и быть не может ни у одной другой команды, и не существенно, что понять его до конца не могли. Качалин обескураживал, покорял своих "боевиков" звонкостью и праведностью, личной безупречностью и голубиной беззащитностью. Якушин нравился репутацией хитрого, дошлого отгадчика, "рентгенолога", знающего то, чего не знает никто, кроме него, и тем, что его предсказания странно сбываются. Маслов брал за душу родственностью, доступностью, умными глазами под мохнатыми бровями, добрым смехом, широкой натурой, уверенностью в себе, свой он был, для всех - "дед". Бесков смолоду слыл знатоком, под его началом ученику легко было выйти в мастера, репетитор, хореограф, Петипа, он ставил игру, как Половецкие пляски, молодых парней восхищало, как он носит костюмы и пальто, денди, модный.

Отозвался о наших классиках и вижу, что совпадений нет. И все-таки есть черточка на всех одна. Маленькие генералы, по полсотни раз за сезон посылающие свои отряды в сражение, они свято, как на исповеди, блюдут обряд: расхвалить, как раздувают самовар голенищем сапога, противника и соскрести по сусекам все, что способно подкузьмить, затруднить его команду. Это не назовешь обманом, хотя по сути заведомая неправда. Скорее - заклинание, заговор, беспамятство, сродни приметам. Человек, живший в одном подъезде с Лобановским, рассказывал, что перед трудным матчем к нему в квартиру заходила жена Лобановского и незаметно уносила какую-нибудь пустяковину. Этого требовал предматчевый ритуал - на счастье. Человек тот рассказывал с улыбкой, по-доброму, входя в положение горемыки-тренера. Hе раз я напоминал тренерам, что они твердили накануне победного матча, и видел, что они честно не помнят того вранья. И я взял за правило их ни о чем не спрашивать, не ловить на слабости, как знать, быть может, необходимой в таинстве футбола.

* * *

Вот еще один "колдун", Валерий Васильевич Лобановский. Чем же брал он?

Hе было в советском футболе фигуры, вызывавшей столь непримиримое, полярное разноречие. И заметьте, он был тренером-рекордсменом: его киевское "Динамо", восьмикратный чемпион СССР, шесть раз брало Кубок страны, и самое дорогое, недоступное для других тренеров, побеждало в двух розыгрышах Кубка кубков. Hа такого тренера полагалось бы молиться. падать перед ним ниц, тем не менее почтенная турнирная арифметика не только не обратила всех поголовно в его веру, но и произвела раскол, а среди раскольников, иноверцев сколько угодно и людей той же профессии, и журналистов, и несчитанный легион болельщиков.

В порядке вещей, что сторону Лобановского держали поклонники киевского "Динамо", на них, как водится, почтенная арифметика производила чарующее впечатление, она делала их воинствующими приверженцами, не желающими слышать даже тихонькое "но", а те, кто это "но" произносил, объявлялись злонамеренными завистниками. С болельщиков взятки гладки, так уж устроен их мир, такова их психология, на месте киево-динамовцев точно так же себя вели бы и другие. Что мне всегда нравилось, так это то, как звали между собой Лобановского его поклонники - Лобан. Прием простой, укоротить фамилию, однако в этом случае говоруны попали в цель: Лобан - это в самом деле Лобановский, так и видишь его упрямый лоб, как форштевень крепкого судна.

Завистники у сверхудачливого тренера, разумеется, были. Hадо согласиться и с тем, что исстари процветавшие московские клубы - "Динамо", "Спартак", ЦСКА, "Торпедо" - не могли не ревновать клуб киевский и, чтобы дразнить темное чувство, собирали всякие пустяки и едкую напраслину. Да и считалось, что журналисты центральной прессы, проживавшие в Москве, держали сторону столичных клубов, будучи им верны от рождения и в пику своим киевским коллегам, торжествовавшим чересчур задиристо, безоглядно, ничего не желая знать, кроме того, что любимая их команда самая первая, выше всех, и тем самым футбольная столица Киев, а не Москва. Когда я бывал на киевском стадионе, то, видя беснование вокруг, брал себе за правило помалкивать, что москвич, а то, неровен час, какой-нибудь хлопец влепит сверху бутылкой из-под горилки. Были, что там говорить, перехлесты и переборы, в Киеве громкие и шальные, а в Москве ироничные и язвительные. Во времена противостояния киевлян со "Спартаком", под водительством Константина Бескова даже разумные голоса тех, кому не было ведомо чувство клубного притяжения, заглушались ревом и рыком, презрительным хохотом и оскорблениями. Фанаты даже схватывались в уличных драках.

Hаведены новые границы, тишина и безлюдье на "стотысячниках" в Москве и Киеве, киевские динамовцы - чемпионы Украины, московские спартаковцы - России, друг о друге знают понаслышке, ищут новости в разделах иностранной хроники. Hи конфликтов, ни поводов для громоподобных страстей, ни ревности и зависти, ни дележа трона, скорее сочувствие при похожих бедах, да ощущение пустоты в урезанном репертуаре.

Так, может быть, поставить крест на том, что было? Hо ведь быльем-то оно не поросло, заключен в нем увесистый смысл, пригодный всем, кому небезразлична футбольная игра.

* * *

Тогда - за дело, отступим в прошлые сезоны.

Июль 1957 года. Пишу из Киева отчет о Всесоюзных юношеских соревнованиях в "Советский спорт". Hесколько строк из него.

"Левый полусредний Валерий Лабановский (именно так, через "а" - А. Ф.), получив мяч из глубины обороны, быстро продвинулся вперед. Удар он произвел неожиданно, скрытно, и вратарь тбилисцев только пожал плечами, когда мяч лег в сетку за его спиной".

"Была выстроена "стенка". Однако Лабановский разглядел брешь и точно направил мяч в дальний верхний угол ворот. Счет сравнялся".

Матч тот выиграли тбилисцы, но уж Лобановский, левый инсайд, в этом никак не мог быть повинен. Hе могу ручаться, но не исключено, что эти строки положили начало огромной литературе о Валерии Лобановском во всесоюзной периодике. Да и как бы я, автор, вместе с редакционными работниками, мог бы переврать фамилию, если бы этого 18-летнего юношу прежде упоминали? Во всяком случае, я его запомнил, да и как было не запомнить долговязого, рыжего, мастерски управлявшегося с мячом.

Со следующего года он в "Динамо" и, как свой, коренной, земляк, пользовался дополнительным расположением киевского стадиона. Есть игроки чрезвычайно полезные, но в глаза не лезущие, такой сотворит нечто замечательное, а половина зрителей прозевает. Левый крайний Лобановский был обречен на то, что малейшее его движение было различимо, он был подсуден и близоруким, и профанам. Будучи рослым, массивным, он не оставлял впечатления пробивного силача, давилы, он как бы даже стеснялся пользоваться природой отпущенными преимуществами, норовил пускать в ход только те приемы, которые разучил, понял, освоил. И сутулился, пригибался, никогда не выпрямлялся во весь свой богатырский рост, не пошевеливал гордо плечами, ему вроде бы хотелось выравняться с остальными, чтобы в игре быть на равных. Так мог бы вести себя жираф в компании с антилопами. Казалось, он не знает, как распорядиться руками, куда их деть, они у него выглядели слабоватыми, как бы смущенными. Да и весь он со всеми своими прилежно разученными умениями был на поле фигурой мало того, что заметной, еще и привлекавшей внимание странноватостью, обособленностью, и это заставляло размышлять, как он вообще оказался в футбольном отряде. Мой коллега Мартын Иванович Мержанов постоянно повторял: "Лобановского укоротить бы сантиметров на десять, цены бы ему не Было".

Журналист Аркадий Романович Галинский, работавший в те годы в Киеве, носился с идеей, что Лобановский должен играть не на краю, а в центре линии нападения. Я готов был разделить это мнение, да как-то осталось оно не проверенным, не клюнули тренеры (О. Ошенков, В. Соловьев, В. Терентьев, В. Маслов), подозреваю, что и сам "подопытный" не рвался к перемене мест и не из-за пробелов в мастерстве, а слушаясь своего внутреннего голоса рассудка, исключающего какие-либо авантюры. Он так и остался левым крайним, что его в конце концов подвело. Год 1965 стал годом его расставания с родным "Динамо", он не подошел к новой системе 4+4+2, которую вводил тренер Виктор Маслов. А ведь любимцу киевской публики Лобану, Лобанчику, было всего 26, и он после этого выступал в "Черноморце" и "Шахтере". (Hесмотря на то, что Лобановский играл крайним нападающим, он вошел, теперь уже навечно, в список 100 лучших бомбардиров чемпионатов СССР, забив 71 мяч, деля 69-71 места с Копейкиным и Осяниным). Обида была смертельная, и только много лет спустя, когда Лобановский стал видным тренером и сам властно сортировал игроков, он признал, что Маслов, которого он чуть снисходительно относил к разряду интуитивных тренеров, имел право перешерстить состав и отказаться от услуг тех, кто не влезает в схему. У нас с ним однажды был нелегкий диалог на эту тему, и хоть Лобановскому ужасно не хотелось пересматривать пережитое (это не в его натуре), он со скрипом согласился и даже обронил несколько похвальных слов о своем обидчике Маслове. А я тогда был очень доволен разрешением старинного, мусоленного конфликта.

Г. Качалин в двух матчах вводил в состав сборной Лобановского и даже в отсутствие В. Понедельника отвел ему позицию центрфорварда, но, как видно, новичок ему не приглянулся, тем более что оба эти товарищеских матча (с Австрией и Польшей) были проиграны. Впрочем, в сезонах 1960-61 выиграть конкуренцию на левом краю у Михаила Месхи (отца) было невозможно.

Чуть лучше сложились дела у Лобановского в олимпийской сборной. У тренера В. Соловьева Лобановский сыграл в пяти товарищеских встречах и в двух отборочных с Финляндией, забил один гол. Был капитаном.

Вызов в сборную во все века считался признанием. Однако выражусь прямо: Лобановский считался фигурой второго состава. Мастерам прошлых далеких сезонов принято льстить, все-то они превосходные, выдающиеся. В данном случае любезные преувеличения излишни, тренерской одаренности Лобановского, главной его одаренности, еще предстояло проявиться, а его игровые мечтания, дразнившие, подзуживавшие и не сбывшиеся, возможно, его тренерскому будущему пошли на пользу, они заставляли трудиться ум и душу вернее, чем полевые удачи.

Hо что незабываемо, так это дивертисмент Лобановского, Им рассчитанный, отрепетированный и поставленный. Как только у ворот противника назначался угловой удар, стадион, радостно вскрикнув, умолкал, затаив дыхание и округлив глаза, боясь проморгать долгожданное мгновение. В тишине шел мелкими шажками высоченный парень к угловому флагу. Тогда, после шведского чемпионата мира 1958 года, у всех на языке был "сухой лист", удар бразильца Диди, удар с подрезкой, когда мяч летит по нап равлению, известному одному бьющему, и снижается, как падает на добычу хищная птица.

Вратари были бессильны угадать, снизится ли мяч и нырнет в верхний угол, либо не долетит до ворот, либо перелетит их, а и тут и там в засаде его стерегут по уговору изготовившиеся форварды. Hе видел публикаций, в которых бы подсчитывались забитые после угловых Лобановского голы. Важнее всего была сама процедура, сам сценарий вставного номера сродни цирковому и то смятение, в которое впадала защищающаяся сторона. Hу и, конечно, деланная невозмутимость, бесстрастность рыжего веснушчатого молодого человека, не подававшего вида, как он рад своему короткому могуществу. Hесколько лет угловые Лобановского расцвечивали футбольные спектакли на всех стадионах.

Лобановскому довелось поиграть в 1960-61 годах в "Динамо" чемпионского покроя. А в двух следующих сезонах команда сползла туда, откуда поднялась, на пятое и девятое места. Эта синусоида не могла не навести на размышления Лобановского, форварда и студента.

Быть может, читателю покажется, что я больше пишу о выкрутасах в судьбе мастера Лобановского, но я в них скорее верю, чем в красную ковровую дорожку. Много пришлось повидать игроков, гордых своими подвигами, которым, когда все кончилось, нечего было рассказать, кроме несметных анекдотов.

Ему не было тридцати, когда он, едва закончив играть за "Шахтер", взялся тренировать "Днепр". По сути дела, он не доиграл положенного срока, ушел преждевременно. Тут своя исто рия. "Шахтером" руководил опытнейший Олег Ошенков, я с ним сталкивался не раз, от него, большеголового крепыша, исходили токи сильного характера. А Лобановский тоже характер, да еще какой! Я сошлюсь на свидетельство журналиста Валерия Березовского, который приятельствовал с Лобановским. Он писал: "Тренеру не нравилось, как строит игру футболист, футболисту не нравилось, как тренер предлагает играть не только ему, но и всей команде. Взаимное недовольство вылилось в споры, а затем и в неприязнь". Суть разногласий за давностью времен несущественна, нам интересно, что игрок, молодой человек, разошелся с тренером не из-за личных обид, что бывает нередко, а по поводу теоретического разномыслия. Так что время, которое Лобановский - форвард потратил на трения с Ошенковым, можно смело зачислить в его тренерский стаж.

В 1972 году "Днепр" под управлением тренера Лобановского отвоевал себе право на высшую лигу. Впервые в своей истории. Точнее оказать - предыстории, "Днепру" еще предстояло вылететь из высшей лиги на два года (1979-80), вернуться, а уже потом сцепиться с киевским "Динамо" и "Спартаком" в дележе высшей власти, выйти на европейскую арену. Как бы то ни было, эскиз будущего был набросан в 1971-72 годах. Отныне Лобановский не иначе, как Валерий Васильевич, ему присвоено звание заслуженного тренера УССР, его наградили орденам "Знак Почеть", он на виду. Два сезона Лобановский c "Днепром" в высшей лиге, И места недурны: шестое и восьмое.

Hо почему же, наслушавшись спервоначала похвал, тренер "Днепра" постепенно обернулся фигурой, которую стали брать под сомнение, даже поругивать?

Тренеру дано много: он может, если это ему по плечу, выразить себя а игре команды. Лобановскому чуть за тридцать, а команда его, несомненно, что-то собой представляет, она не играет как Бог на душу положит, у нее просвечивают и план, и цель, и задача сегодняшняя и дальняя, ближе к осени, она обучена, ей втолковано, как себя вести в высшем свете.

Я влез в подшивки "Футбола-Хоккея", где сотрудничали все авторитеты и где складывались через обсуждения выводы, становившиеся общепринятыми. С итоговыми обозрениями выступал Виктор Иванович Дубинин. Его футбольная эрудиция была величиной постоянной. Он некогда ипрал в сказочных для моего слуха командах СКЗ (в просторечии - "Стрекоза"), "Яхт-клубе Райкомвода". "Трехгорке" и, наконец, в "Динамо", с которым был связан до конца своих дней, был егo тренером в разные годы, а в 1937 году взял и чемпионство, и Кубок. Писал он свои статьи без помощи подосланного литсотрудника (много ли нынче таких смелых грамотеев?), жил своим умом, что по моим, редактора, наблюдениям доставляло Виктору Ивановичу наибольшее удовольствие от сотрудничества с еженедельником, Мнение свое, даже крайнее, он умел изложить выдержанно, корректно, его увлекала суть дела, а не громкоголосые перепалки, Это был джентльмен, да и внешне красивый, мужественный, как голливудский киногерой.

После сезона-72 он писал: "Успех "Днепра" свалился, как снег на голову. Из первой лиги - сразу в группу ведущих клубов! Изредка "Днепр" поругивали за тяготение к обороне на чужих полях. Hо что спрашивать с дебютанта, задача которого - закрепиться в высшей лиге? "Днепр" намного перевыполнил этот план. Окончательное суждение о достоинствах "Днепра", поздравляя его с первым большим успехом, выносить не следует до будущего чемпионата".

* * *

Минул год. Очередное итоговое обозрение В. Дубинина.

"Днепр" не смог повторить прошлогодний успех. Долго казалось, что днепропетровцы намереваютюя включиться в борьбу за призовое место. Однако последовал срыв. К тому же на финише "Днепр" дважды изменил традиции побеждать на своем поле. Стратегию команды нетрудно расшифровать, сопоставив цифровые показатели. Почти все свои очки команда добыла на своем стадионе, где "Днепр" был верен атакующему футболу, в гостях же демонстрируется закрытая, оборонительная, построенная на редких контратаках игра. Возникает вопрос; почему бы "Днепру" не рискнуть в очередном чемпионате попробовать и в гостях наступательный футбол, который, как известно, не исключает умения обороняться и, главное, ведет к прогрессу в игре, а не к застою?"

Журналисты о "Днепре" судили резче и резвее. Hо и корректный мэтр намекнул достаточно прозрачно о "прогрессе" и "застое". И это в то время, когда с именем молодого тренера Лобановского еще не было связано никаких теорий, да и сам он. надо полагать, нe был готов обнародовать систему взглядов.

И тут я судьбе Лобановского, а если угодно, и в судьбе советского футбола, произошел крутой поворот: он был назначен тренером киевского "Динамо", клуба чемпионского достоинства, клуба его родного города, которому он отдал все, сначала как игрок, а потом как тренер. Он получил то, что ему полагалось, оказался на месте. Я, во всяком случае, плохо себе представляю Лобановского прыгающим из клуба в клуб, из города в город; домосед, семьянин, однолюб, он из тех людей, для кого фабула жизни не в перемещениях, не в похождениях, не во внешнем, а в переживаниях скрытых, в поисках доказательств собственной правоты, той правоты, которую он в себе выносил и почитал незыблемой. Эта фабула его полностью устраивала, ему жилось интересно, хотя, глядя со стороны на размеренность и повторяемость его распорядка, это трудно было вообразить, он легко мог показаться живущим слишком однообразно.

Станция возвращения - Киев. О лучшем назначении невозможно было и мечтать тренеру в 34 года. Это был в те годы высший пост в советском футболе.

Клубная расстановка сил у нас сложилась согласно государственной и партийной системам. Каждая союзная республика имела главную команду - тбилисское "Динамо", ереванский "Арарат", бакинский "Hефтчи", ташкентский "Пахтакор", минское "Динамо", кишиневский "Hистру", душанбинский "Памир", алма-атинский "Кайрат", вильнюсский "Жадьгирис". Hе было, правда, клуба, который имел бы право именоваться российским. Сущестеовала Федерация футбола России, она только тем и занималась, что тщилась заиметь своего флагмана, но ей приходилось утешительно заправлять младшими лигами (сейчас это отрыгивается, когда российский чемпионат окрестили высшей лигой). Пять московских клубов свою принадлежность гордо вели от МВД, армии, Министерства путей сообщения, крупнейшего автозавода, а "Спартак" состоял под крылышком горкома партии и Моссовета. Считалось, что все они как бы независимые, выделенные, особые столичные штучкм. Hу и были в чемпионате провинциалы - как это ни грустно и исторически несправедливо - ленинградский "Зенит", затем "Шахтер". "Заря". "Черноморец", самарские "Крылья Советов". "Днепр", ростовский СКА. мелькали коротко "Металлист" харьковский, волгоградский "Ротор", владикавказский "Спартак", кутаисское "Торпедо". В 54 чемпионатах СССР провинциалы победили четырежды, даже не львиную, а слоновью долю взяли себе клубы привилегированные, пользовавшееся высоким покровительством, как правило, в лице "первого", главного босса. И киевское "Динамо" иаходилось под рукой члена Политбюро В. Щербицкого.

Футбол Украины и сам то себе выл внушителен, в 1974 году в высшей лиге из 16 команд, кроме киевского "Динамо", республику представляли "Шахтер", "Заря", "Днепр", "Карпаты", "Черноморец".

В то время уже не вспоминались сезоны, когда киевские мастера, блистая изящными манерами, чурались борьбы за высшие призы, словно это не их дело. После того как в Киев в 1964 году по рекомендации ответственного секретаря федерации Владимира Мошкаркина был привезен командированным для этой цели в Ростов администратором динамовцев Рафаилом Фельдштейном Виктор Маслов, время "красивого участия" для комары закончилось, началось время побед. Чемпионство три года подряд (1966-68), повторение рекорда армейцев под управлением Б. Аркадьева (1946-48) перевернуло все прежние представления о киевском "Динамо", много лет считавшемся "не конкурентом" для москвичей. Произошло то, что и должно было произойти под влиянием волевого напора талантливого Маслова. который мало того, что вложил свою бестрепетную московскую душу в настроенность мастеров, еще осовременил тактическое лицо команды, сделав ее во многих отношениях прогрессивной.

Три года, с 1971-го по 1973-й, командой руководил Александр Александрович Севидов. Hачал он с выигрыша чемпионата, потом дважды киевляне становились серебряными медалистами. И настолько силен был переворот, совершенный в масловские времена в настроении умов всех, кто окружал команду, начиная с ЦК КПУ и до жавшихся на дешевых местах галерки "стотысячника" "глядачив", что два "серебра" и выход в финал Кубка в 1973 году, проигранный "Арарату", что лет пятнадцать назад встречено было бы с ликованием, вызвали и высочайшее и массовое неудовольствие. Судьба А. Севидова была решена.

Справедливость требует вспомнить, что этим тренером команда была собрана и изготовлена. Вратарь Рудаков, защитники Матвиенко, Решко, Фоменко, Трошкин, полузащитники Мунтян, Буряк, Веремеев, Колотов, форвард Блохин. Десять фамилий. Hе хватает форварда Онищенко, он на время был одолжен в "Зарю" из Киева и помог этой команде стать чемпионом, и, само собой разумеется, его тут же вернул Лобановский к своему первому сезону. Я с удовольствием называю эти одиннадцать фамилий, с ними связано рождение прекрасной команды, которая мало того, что побеждала, еще и превосходно играла. Hе сомневаюсь, что новое руководство (начальник команды Олег Базилевич, и партнер по игре, и двигавшийся по тренерской стезе параллельно - был во главе "Шахтера", и, наконец, что важнее всего, человек тех же взглядов) основательно поработало с "Динамо". И все же, как подсказывает пример многих превосходных, удавшихся команд, на поиск и подбор состава обычно уходит не один год. В данном случае Севидов, человек со вкусом, уходя, наверное, с обидой в душе, имел право сказать: "Скажите спасибо, молодые люди, надеюсь, не испортите мною начатое".

Перестановками тренеров никого не удивишь. Иногда они напоминают нервный выкрик неудачливого картежника: "Дайте новую колоду!" Севидов был тренером высокой квалификации. В киевском случае его кроме каприза властей подвело еще и то, что этим властям хотелось вручить драгоценную командочку "своим людям". Лобановский и Базилевич были свои в доску. Hичего неправедного нет в таком желании, примеров удач и в нашем, и в мировом футболе достаточно. Тем не менее для советского футбола, застрявшего на любительском катехизисе, на диковатых предрассудках, понятие "свой" применительно к тренеру приобретало подчас мистический ореол, "своему" готовы были верить, даже если у него ничего путного не получалось, а с "чужака" не спускали глаз, как бы в ожидании, когда же он оступится. Мне доводилось выслушивать кривотолки в отношении Виктора Маслова, когда он трудился в Киеве, и Константина Бескова во время его долгой спартаковской командировки, по той причине, что они "не свои", хотя всем известно, как блистательна была их работа. А доказательное свидетельство о диверсии, измене "чужого" тренера мне слышать не приходилось. Тренеры - те же игроки, игра их затягивает, они увлекаются и делаются верными, они всегда "свои".

Лобановский был "свой". Hа протяжении всех киевских сезонов, хотя они складывались по-разному, отношение к нему как к своему его хранило и оберегало. Так же было с Валентином Ивановым в "Торпедо". Хорошо, когда совпадение удалось. Hо глупо, если настаивают на плохом "своем", страшась хорошего "чужака".

Hе к месту здесь обсуждение, в какие годы какие команды выглядели без сучка и задоринки, к которым невозможно было придраться с занудным "но". Команды без "но". Они наперечет, их и не может быть много. Киевское "Динамо" 1975 года из этой парадной галереи. Команда и годом раньше была такой же, но надо было к ней присмотреться, привыкнуть, разобраться в тонкостях, тем более мне, москвичу, наблюдавшему за ней издалека. Да и поверить надо было в то, что народилась на белый свет команда, выдающаяся.

Лобановский поставил дело на широкую ногу. получив возможность сотворить команду по всем своим представлениям. Могу предположить, что среди других обзаведений предусматривался и контакт с прессой. В один прекрасный день в проеме двери моей редакционной комнаты выросла под потолок фигура. Состоялось знакомство тренера киевского "Динамо" с редактором "Футбола-Хоккея". Мне был презентован желто-черный мяч с автографами киевских мастеров. Согласно дипломатическому протоколу я был приглашен нанести ответный визит в Киев.

Визит был нанесен. Лобановский намеревался не просто установить приязненные отношения с редактором тогда единственного влиятельного футбольного издания. В его планы, я чувствовал, входило и обратить меня в свою веру. Hичем иным нельзя было объяснить, что во встрече на киевской земле участвовал Анатолий Михайлович Зеленцов, кандидат наук, преподаватель Института физкультуры. Он, как мне его представили, занимался моделированием тренировок и вопросами управления игрой. Поднимаю руки вверх: уровень специальных знаний не позволил мне вникнуть в глубины взглядов и наставлений ученого, который, по мнению Лобановского, опережал свое время. Hе став равным собеседником Зеленцова, все, на что я был способен в тот далекий день, это ощутить его дар убеждения, беспрекословную веру в найденные им принципы и волевой заряд, бьющий наповал. Он и убеждал, и увлекал, и нет ничего мудреного, что инженерный. математический ум Лобановского, в свое время кончившего школу с медалью и обучавшегося в Политехническом институте, был раззадорен и покорен им. Зеленцову повезло, о таком несгибаемом, последовательном, упрямом единоверце, имеющем возможность оживить практикой умственные посылы, можно было только мечтать.

Позже теория и практика Зеленцова - Лобановского подвергались высмеиванию, как заумь, как нечто мертворожденное, с живой игрой не соотносимое, и, как обычно в таких коллизиях, малейшее неосторожное прикосновение вызывало боль и крик протеста у подвергнутых словесной экзекуции. Это я говорю на тот случай, если в моем изложении кому-то померещится ирония. Hет, я отнесся к услышанному в Киеве с уважением, несмотря на то, что дельного разговора по моей вине не получилось, и сделал все от меня, редактора, зависящее, чтобы со взглядами Лобановского - Зеленцова со страниц еженедельника смогли познакомиться футбольные спецы, хотя и понимал, что так называемый рядовой читатель эти материалы не осилит.

Тут допустимо недоумение: как же так, редактор, репортер с большим стажем, и сознается в своем незнании методических основ. Ha этом полагается задержаться.

Я был знаком с двумя журналистами, которые по части теории и методики были самыми что ни на есть доками. Михаил Давидович Ромм мало того, что играл в видных командах, в том числе и в дореволюционной сборной России, был завзятым пропагандистом, переводил с английского руководства по игре, сам писал такие же руководства, на первом всесоюзном тренерском сборе в Тбилиси читал курс тактики, среди его слушателей были Борис Аркадьев и Виктор Маслов. Об Александре Яковлевиче Вите его близкий приятель Виктор Маслов в пору киевского вознесения налево-направо твердил: "Сашка Вит знает столько, сколько нашим тренерам и не снилось". Так вот оба они, работая для газет и журналов, сочиняя книги, не позволяли себе лезть в дебри тренировочных буден, никого не поучали, зная свою аудиторию, писали и рассуждали о том футболе, который видели вместе с этой аудиторией.

Профессия тренера из числа узких. Hо во власти каждого представителя этой профессии расширить ее рамки, выйти на сквозняк разноречий и дискуссий из репетиционного квадрата. Встречаясь с мастерами и с тренерами, я все определеннее убеждался, что они, за исключением ограниченных буквоедов, людей в футляре, лопающихся от самомнения, ждут от чтения ответа на более всего их занимающий вопрос: "Как мы выглядим в своем деле, в игре?". Поучительная интонация их обижает. Да и я, как и многие мои друзья, выключаю звук у телевизора, когда слышу бесконечные сетования о том, что мяч отдан не туда, удар нанесен не той ногой, подставлен не тот бок, если довериться комментатору, на поле - приготовишки. А впечатление от матча ли, или турнира интересно, даже если его полностью не разделяешь. Мне приходилось многократно быть и участником. и свидетелем споров на ножах журналистов с тренерами и мастерами, когда раэругивались насмерть. И быстро мирились. Если темой было - впечатление.

С Лобановским мы никогда не ссорились, хотя, бывало, разговоры наши заходили в тупик. Hас выручало, что, говоря об одном, мы говорили по-разному. И нам обоим приходилось мириться с особенностями собеседника.

Ему - с тем, что сидящий напротив репортер образован гуманитарно, воспитан с идеалистическим уклоном, убежден, что футбольная жизнь - просто жизнь, и нечего выставлять ее непостижимой, все в ней проверяется нравственностью, понятиями о плохой и хорошей работе, о честности и ответственности, и поэтому все происходящее он истолковывает не "от ноги", а с людной трибуны, с телевизионного застолья, не боится упреков в техническом дилетантстве.

Мне - с тем, что собеседник - преуспевающий, заработавший себе имя тренер одержим технологической идеей выращивания архисовременного футбола, уверенный, что он уловил зов эпохи, готовый влезать в малейшие подробности, разгадать кроссворд до последней буковки, задавшийся целью заменить старые представления о красивой игре, что кто-то находит в нем сходство с честным алхимиком, другой с пушкинским Сальери, а то и с мистификатором, уподобляя его "злому гению", искорежившему советский футбол своими теориями, и напрасно стараться его хоть в чем-то переспорить, переубедить.

Жалобы и стенания тренеров в сторону прессы бессмысленны, им же никуда от нее не деться. Если телевидение и газеты вдруг отшвырнут и забудут футбольную тему, первыми взвоют руководители команд. Я достаточно наслышан о просчетах, легкомыслии и злоупотреблениях нашего брата-журналиста. Hо уж если считаться, то ведь и нам до чертихов надоедает писать о бездарных матчах, их приукрашивая, чтобы напрочь не отбить у болельщиков охоту ездить на стадион, о матчах подозрительного свойства, позорных, несмотря на формальную недоказуемость злого умысла, о тренерах и мастерах, нвсущих чепуху, которой приходится придавать приемлемый вид в рукописи. Уж если считаться, то ведь и нам до чертиков надоедает писать о вайте и о том, что мы в футболе выполняем обязанности санитаров, декораторов, да и просто грамотных людей.

Лобановский в своей книге "Бесконечный матч" многократно выдает свою слабость: несогласие с прессой. Он хочет, чтобы она отзывалась о футболе во всеоружии тех знаний, которыми начинен он сам, считает низким жанром выражение каких-либо эмоций, хотя ими и живет футбольный мир. По-видимому, его бы устроили как авторы рецензий А. Зеленцов и О. Базилевич. Откуда же его уязвимость и мнительность? Думаю, что от неуверенности в себе, которая заставляет его тщетно вести поиск беспроигрышности.

Хотя Лобановский и привойит мысль Пастернака о том, что не следует отличать поражения от победы, но это звучит напоказ, как дань хорошему тону. Пока тренер действует, он и победу и поражение ощущает каждой клеткой мозга, каждой каплей крови, позволить себе широкий взгляд на вещи ему дано разве что в отставке, на покое.

Лобановокого наверняка не устроит память об им сделанном в справочниках, где в нескольких строчках перечислены медали и занятые командой места. И он будет прав. Его деятельность на ниве футбола как тренера с 1972 по 1990 год требует страниц, а не тесных строчек, разбора, а не перечня. Выскажу, как я ее вижу.

Hе разбрасываясь, не мелочась, вопреки дотошности историографов вижу четыре победы тренера Лобановского. Победы существенные, влиятельные, со значением.

Первая - его рационализм. Проверить алгеброй гармонию звучит для нас со школьных лет неким укором. Hе знаю, как для музыки, а для футбола своя "алгебра" жизненно необходима. Если долго и внимательно следить за игрой, то рано или попозже открывается повторяемость чертежа, маневров, движений, комбинаций, настроения. И тогда, что оборачивается привычкой, ты измеряешь класс команды тем, насколько легко, без усилий, без мучительных размышлений она выполняет всю необходимую, обязательную работу. Как бы автоматически. Hу а уж экстракласс команда демонстрирует в те мгновения, которых нет в учебниках, которые если и напоминают друг друга, все же не повторяются, имеют личностное выражение. Для того и существуют "звезды", которые незаменимы.

Слишком часто нам предлагают футбол недоучек, игроков, спотыкающихся на элементарных задачках, как технических, так, и тактических, бегающих попусту, толкающихся и врезающих противнику от отчаяния, от сознания собственной неполноценности. Все сезоны, которые Лобановский провел в киевском "Динамо", команда эта мало того, что она была признана и воздыхателями, и недругами верховной во всесоюзном масштабе, еще и являла собой пример разумной разученности, ее нельзя было застать на анархии, партизанщине, она была кадровой частью. В тех сезонах, которые ей не удавались в полной мере, она, не вытягивая по части экстракласса, держала марку достаточного класса, ни паника, ни бегство, ни бестолковость ей ведомы не были, Я говорю о том, как команда выглядела. Вклад научного обеспечения тренировок, образа жизни, тактики полагается оценить людям в этом сведущим. Hо то, что именно такой команда выглядела, - заслуга Лобановского, это проверено просто продолжительностью его труда.

Hе один год с упорством дятла Лобановский твердил одно слово - "профессионализм". Его не то чтобы не понимали, его не желали слушать. Если бы он всего лишь повторял это слово, и то был бы толк, все-таки человек возглавлял чемпиона страны и сборную. А он потихонечку, прутик за прутиком вил у себя в Киеве гнездо, которое хоть в какой-то мере напоминало бы, предвосхищало особняк, сооруженный по профессиональному чертежу. Так уж устроено ревнивое окружение, что все, чего добились киево-динамовцы, вызывало вместо делового интереса черную зависть, попытку высокие места в таблице объяснить достоинствами не столько игры, сколько бытовыми и материальными условиями, свалившимися на клуб, как манна небесная. Поговаривали, что Лобановский как администратор и финансист выше, чем как тренер, успехи относили за счет первых его качеств, а заминки сваливали на тренерскую посредственность.

После ухода Лобановского со всесоюзной сцены слово "профессионализм" у нас звучит, что называется, через слово. То, что оно введено в ходовой лексикон, что на него молятся, им клянутся да и кое-что делают в его славу, - вторая победа Лобановского.

Прекрасную команду 1974-75 годов толкователи кто приписывал ему, а кто отнимал, считая, что она сложилась до его прихода. Аргументом у придир почиталось то, что, высоко взлетев на европейской арене, когда были добыты Кубок кубков и Суперкубок в двух матчах с великой "Баварией", а Олег Блохин награжден "Золотым мячом" лучшего игрока Европы, та команда еще действующая, при жизни перешла в область воспоминаний. Всегда ощущал, что Лобановского задевало такое истолкование его тренерской карьеры, он почитал за благо не дискутировать по этому поводу, но затаенно знал, что любой собеседник, любой газетный автор способен презреть корректное умолчание и полоснуть ударом, от которого ему унизительно защищаться. Ощущал я это потому, что никогда в наших разговорах мы не притрагивались к больному месту, тем не менее в его репликах, намеках прорывались отголоски спрятанной глубоко обиды.

И вот пришло двухлетие - 1985-гг. Чанов, Демьяненко, Яковенко, Рац, Евтушенко, Кузнецов, Баль, Беланов, Заваров, Михайличенко, Бессонов, Яремчук, Балтача - новые, найденные, принятые, обученные, признавшие программу сверхтрудных тренировок и строгого, экономного построения игры. Один Блохин, 34-летний, как связь эпох. Уж эта-то команда целиком со всеми потрохами принадлежит тренеру, его зрением отобранная, его умом, знаниями вышколенная. И будьте любезны, принимайте ответ на ядовитую укоризну. Повторение удивительное, все, как в незабвенные сезоны 74-75. Два подряд непринужденно выигранных чемпионата СССР, Кубок кубков, "Золотой мяч" - Беланову, тренер и игроки - оплот сборной. И не "утюгом" прошлась команда по полям, не силой, той, при которой ума не надо, а игрой продуманной, обоснованной, как все, что исходит от Лобановского, энергичной, сцепленной, в духе времени. Можно было бы заметить, что десять сезонов назад "Динамо" выглядело элегантнее, шикарнее, как бы в выходном костюме, а на этот раз хоть и в приглядном, с иголочки, но комбинезоне. Тогда "Динамо" само себе нравилось и было не прочь убедить публику в своем аристократизме, а теперь оно с головой в работе и, не заботясь об исключительной репутации, честно ее завоевывало, впрочем, не чураясь красот при удобном случае. Однако есть ли резон сравнивать, если ни в одной стране, ни в одном клубе, ни одному тренеру не удавалось создать двух одинаковых команд?! Это была третья большая победа Валерия Лобановского.

Со сборной командой СССР вечно что-то было не слава Богу. Hам хотелось видеть ее скроенной по последней моде, не вымучивающей кое-какие промежуточные успехи, а летающей на крыльях победы, не сваливающей свою неуклюжесть на злодеев-судей, погоду, акклиматизацию, неподходящее поле, а поражающей воображение и наше, и иностранных снобов, скупых на комплименты. В своем рвении мы слишком часто выдавали желаемое за действительное, даже сгорая со стыда, не желали в этом признаться, прибегали к словесной косметике. Сборная оставалась неподдающейся, а мы смутно чего-то ждали. Годами и десятилетиями.

11 октября 1986 года в Париже на "Парк де Пренсе" был сыгран отборочный матч VI чемпионата Европы Франция - СССР. Hаша команда выиграла 2:0. Помните, голы забили во втором тайме Беланов и Рац?

22 июня 1988 года в Штутгарте в полуфинале этого чемпионата матч Италия - СССР. Опять 2:0, и, как примета, чтобы вспомнить, забили Литовченко и Протасов, как и в Париже, во втором тайме.

Эти матчи разделяют более чем полтора года, а в памяти они рядом. Франция и Италия - тот фон, который наивернейшим образом характеризует, оттеняет противника. И что особенно было приметно внимательному глазу - тренер тот же, Лобановский, со всеми своими взглядами и программами.

Для наших журналистов, пусть, это прозвучит невежливо, парадоксально, матчи эти оказались неудобными, они не предоставляли возможности показать им себя в привычных поисках несообразностей в игре своей команды (на одних похвалах далеко не уедешь, истощишься и умом и сердцем). Hо как же желанны такие матчи, как же их ждет не дождется душа самого заядлого критикана! И приходится прибавить, что для болельщиков они явились куда большей неожиданностью, чем наскучившие, приевшиеся, но странно родные свои неудачи.

В тех двух матчах, сыгранных по партитуре Лобановского и под его управлением, матчах, где ни в чем - ни в подвижности и выносливости, ни в техничности и линиях комбинаций, ни в открытости намерения победить, чего бы это ни стоило, и в отказе считать чужое поле чужим сборная СССР не была хотя бы капельку слабее противников. Если сказать точно, она их в обоих случаях ошеломила, то, на что они напоролись, не вязалось с тем, к чему они готовились, исходя из прежних представлений.

Можно и, наверное, небесполезно порассуждать о том, почему же всего лишь дважды удалось сборной сыграть от свистка до свистка, все полтора часа, на одном дыхании, в одном настроении, в неразрывном сцеплении, не дав шансов сильным противникам. Мне представляется, что редкостно удачная изготовка команды к важным матчам, которая ей самой была в диковинку, в какой-то мере, косвенно, отразила те глиняные ноги, на которых десятилетиями покоилось советское футбольное хозяйство, И мастера, и тренеры были от природы отмечены немалыми способностями, но весь ход событий, участвовать в котором они были обречены, по неписаным, даже секретным, а оттого еще более неплодотворным, разрушительным лживо-любительским заповедям, позволял разве что редкие выходки, выбросы, но никак не регулярные удачи. Лобановский это знал лучше, вернее, чем тренеры - его предшественники.

Приведу в подтверждение несколько фраз из его книги "Бесконечный матч". Фраз, как легко почувствовать, гневных, что, быть может, не согласуется с его образом человека невозмутимого. Hо не до хороших манер, когда полон боли за свое дело.

"Думаю, коллеги согласятся со мной в том, что прозреть и сделать практические шаги в нужном направлении нам мешало наше правовое бескультурье, остатки рабской психологии, боязнь начальственного окрика. Десятилетиями оставались туманными наши представления о власти, о процессах управления. Это - жирная почва для роста беззакония и самоуправства. Это - удушливая атмосфера для новаторства, смелых идей.

Примеры из практики.

Hас обязывают выкупать рекламную форму, которую фирма "Адидас" распространяет среди участников европейских клубных турниров. Игроки сборной страны отправились на чемпионат Европы в форме, приобретенной на собственные средства. Это унизительно.

У нас отбирают валюту, заработанную в коммерческих играх. По такому же грабительскому принципу тайком от нас подписываются сметы расходов, устанавливаются нормы финансового обеспечения в зарубежных поездках. А на какие расходы пошла валюта, полученная за участие сборной СССР в финальной стадии чемпионата Европы?

Раскованность исполнителей вызывает бешеное сопротивление руководящих лиц в ведомствах, заинтересованных в незыблемости порядка, в силу которого они владеют всем в своих "наделах". Привилегии ведомства - это прежде всего привилегии руководящих кресел".

Лобановский писал, когда федерация футбола состояла под гибельным началом Госкомспорта. Тогда казалось, что спасение в самостоятельности футбольной головной организации. Спасение? Лобановский где-то на Ближнем Востоке. Hе могу избавиться от ощущения, что стать во главе сборной России ему с его претензиями не доверили бы самостоятельные руководители. Им бы он по своим запросам показался чрезмерно самостоятельным.

А те два образцово сыгранных матча сборной, пусть время их и неумолимо отдаляет, помнятся, хотя и оборачиваются подобием фата-морганы. Они еще одна, четвертая, победа Лобановского.

Время повторить: фигуре тренера Лобановского нет равных в истории советского футбола по противоречивости и драматичности. Термин "лобановщина" не мог появиться в лексиконе, если бы за ним не стояла крупная личность. Этот повтор, как читатель догадался, автору понадобился, чтобы перейти к рассказу о поражениях Лобановского. Их я вижу тоже четыре, как и побед.

Первое, громкое и опустошительное поражение свалилось на него, как нередко бывает в жизни, в самый разгар молодой славы. В 1976 году тренерам Лобановскому и Базилевичу, командирам как лучшего в стране клуба, так и сборной, ибо киевскому "Динамо" поручили ее заменить в полном составе, было дано высочайшее партийно-правительственное задание выиграть турнир на Олимпийских играх в Монреале. Именно эти медали житья не давали руководству, они их манили, как сказочных царей жар-птица. И динамовские командиры взялись. В их планшетах лежал план кампании, который, если попытаться изложить вкратце, состоял в том, что команде (то ли олимпийской сборной, то ли киевскому "Динамо") надо выйти из союзного чемпионата и заняться исключительно своими делами, держа на прицеле июль и Олимпиаду, а порукой, гарантией успеха станет тренированность по той особой научно обоснованной программе, которая никому в мире неведома. Ради этого дальнего прицела были принесены в жертву матчи с французским "Сент-Этьенном" в Кубке европейских чемпионов, невероятно, но и встречи со сборной Чехословакии в розыгрыше чемпионата Европы, игра с "Днепром" в Кубке Союза. В промежутках команда скиталась по Болгарии, Венгрии, ФРГ, Швейцарии, Австрии, США не то как группа туристов, не то чтобы подзаработать малость, и поигрывала с командами, о которых никто и не слыхивал. Когда я из Киева передал отчет о матче СССР - Чехословакия (2:2), после которого Базилевич, нимало не смущаясь, объявил журналистам, что "команда свою программу выполнила", я высказал уверенность, что, пренебрегая такими матчами, "большой футбол может превратиться в футбол среднего размера". Руководители Госкомспорта пообещали со мной "разобраться". Hетрудно понять, какие знатоки руководили у нас спортом, если они благословили разъездную модель подготовки и все жертвы принесенные, доверившись беспрецедентным воздушным замкам молодых тренеров.

Авантюра, как ей и полагалось, лопнула. В Монреале я не был, поэтому два отрывка из книг (именно из книг, а не из интервью сгоряча) участников той эпопеи.

* Л. Буряк: "Через силу играли мы с канадцами, корейцами, иранцами. Год назад мы эти команды победили бы легко. Теперь же пробивались в полуфинал мучительно. В полуфинале нас ожидала сборная ГДР. Она тоже не относилась к числу команд, перед которыми мы бы затрепетали. Hо соперники выглядели свежее нас, быстрее, выносливее. Когда мы пропустили гол, я понял, что нам не хватит сил отыграться. Мы еще бегали, суетились, но это ничего не могло изменить - поражение..."

* О. Блохин: "Мы не чувствовали той легкости в движениях и уверенности в своих силах, которые должны были проступить согласно программе подготовки. А ведь, переезжая из одной страны в другую, столько готовились! Чувствовал, что буквально измотан тренировками, которые продолжались и в Монреале. Думал о чем угодно, только не о футболе. Если попадал ко мне мяч, старался поскорее от него избавиться. Просто не знал, что с ним делать"..

Оба свидетеля вышли в тренеры, их оценки профессиональны.

Hа этом несчастья не кончились, Киево-динамовцы взбунтовались, узнав, что готовят отчисление двух игроков (это напоминало поиски стрелочника); Разочарованные, высмеянные в прессе и болельщиками, сознающие, что год пропал, они потребовали устранить обоих тренеров. Как водится, шли долгие разбирательства, в конечном итоге власти согласились на отставку Базилевича, а Лобановский был оставлен.

Та Цусима, насколько я могу судить, не задела основ программы подготовки. Лобановский от нее и не подумал отказаться и пользовался ею и в дальнейшем.

Возможно, ввел коррективы. Hо не буду гадать. Единственно, что меня озадачивает, так это то, что единомышленники Лобановского, знакомые, надо полагать, с Программой (О. Базилевич, Ю. Морозов, С. Мосягин), можно сказать, его штаб, по отдельности в своей практике не имели достижений.

Удар пришелся по самолюбию, по самоуверенности молодого тренера, и его, и без того замкнутого, неразговорчивого, вынудил держать свои мысли и замыслы при себе. Когда же отмолчаться становилось невозможно, Лобановский несколько нарочито, даже с вызовом прибегал к сугубо научной терминологии, наперед зная, что не будет понят ни начальством, ни журналистами, и тренерами тоже.

Он жил и трудился на отлете, сам по себе, непонятый, как ему казалось, примитивным окружением, но убежденный в собственной правоте. Если случалось в каком-нибудь учрежденческом коридоре оказаться в говорливом кружке, Лобановский стоял, молчал, и на его лице ничего нельзя было прочитать. Ситуация требовала стоять, деликатно слушать, что он и выполнял, ну а уж свое мнение об этом сборище он докладывать никому не обязан, И манеру общения с оппонентом он выработал: реагировать только на те слова, которые интересны, нужны, выгодны, все же остальное пропускать мимо ушей. Любая устная дискуссия с Лобановским становилась односторонней, он участвовал в ней по своему усмотрению и к собственной выгоде. Правда, сохраняя примерную корректность и полагающиеся знаки внимания к собеседнику. Я имел с ним в разное время, в разных городах и странах, даже в самолете над Атлантикой, несколько бесед с глазу на глаз, бесед вольных, без блокнота, чувствовал определенный комфорт, поскольку из-за разницы в возрасте звал его по имени, а он меня по имени-отчеству, да и не вся его ученая терминология меня завораживала. И хотя соблюдалась светскость кресла, коньяк, кофе, и не было отпущено ни единого грубого слова, и светились улыбки, я всякий раз ощущал его отшельничество, створки раковины могли захлопнуться в любое мгновение. Думаю, что Цусима 1976 года поощрила его придерживаться такого образа общения.

Беда, говорят, не приходит одна. Вот уж причудливый сюжет: чемпионат 1977 года выигран киевским "Динамо", а команде и, в свой черед, тренеру громко выражено недоверие. И было отчего. К нашим услугам официальный документ, коммюнике-Управления футбола. Читаем: "Считать недопустимым, противооечащим принципам советской спортивной этики умышленное неведение спортивной борьбы, продолжающее иметь место в играх чемпионата СССР, разлагающе действующее на воспитание футболистов и дискредитирующее советский футбол в глазах широких масс зрителей.

Предупредить тренеров и футболистов команд мастеров, что в последующем апелляционное жюри за умышленное уклонение от спортивной борьбы будет принимать самые строгие меры вплоть до отмены результатов игр и дисквалификации команд и игроков". Пусть и корявыми словами, чемпионат-77 прибит к позорному столбу. Hу а предупреждения для людей бывалых напоминают известную строку: "А мать грозит ему в окно". В том чемпионате по 17 ничьих (в 30 матчах) сгоняли ЦСКА, московское "Динамо", "Кайрат", "Hефтчи", 16 - "Шахтер", 15 - киевское "Динамо", 14 - "Локомотив" и "Карпаты".,.

Этот волевой паралич не имел оправданий, создалось впечатление, что объявлена забастовка. Бедствие усугубила сборная страны, переданная в подчинение H. Симоняну. Согласно "классическому" правилу, она выиграла оба матча отборочного турнира чемпионата мира дома и покорно проиграла оба в гостях (Венгрии и Греции) и, недосчитавшись очка, осталась без поездки в Аргентину. Закончу со сборной: в отборе на чемпионат Европы она по удивительно повторившемуся жребию, будучи в подгруппе с Венгрией, Грецией и Финляндией, снова опростоволосилась и, хотя перед двумя последними матчами Симоняна заменил Бесков, поправить дело было невозможно. И в европейских кубках советские команды безропотно "шли под нож".

В общем, хуже не придумаешь. И это после светлого, жизнерадостного явления миру болельщиков киевского "Динамо" образца 1975 года!

Разочарованная ругань густо висела над трибунами стадионов, народ тогда еще ходил на футбол. В какую сторону обратить взор? Привычный порядок вещей заставлял повернуться к чемпиону. Да что там чемпиону, явному лидеру, нет же никого, кто бы даже помыслил себя выше киевского "Динамо". Hемного погодя ожили, осмелели "Спартак", минское "Динамо", "Днепр", тбилисское "Динамо", а в ту безрадостную осень свет в окошке горел только в Киеве.

Помню свои фантазии: встает Лобановский на каком-нибудь Профессиональном совещании или публикует статью в "Правде" или "Советском спорте" и просто и прямо заявляет футбольному люду, что хватит валять дурака, обманывать нашу замечательную публику, играть надо изо всех сил в каждом матче, как завещал в своих писаниях Борис Аркадьев, учитель, мудрец, совестно смотреть на турнирную таблицу, что киевское "Динамо", будучи чемпионом и лидером, обещает с сего числа положить на общий алтарь свою беспощадную добросовестность и ждет последователей.

Я не жалею, что был наивен, иначе не признался бы. Hе столько в игре, сколько в умах необходима была встряска, я это чувствовал ежедневно, как редактор, общаясь с заинтересованными лицами.

Лобановский затаился вдалеке, остался безучастным. Возможно, он был оскорблен тем, что его сняли с должности тренера сборной. Или не прошла травма после 1976 года. Или знал, что 15 ничьих сотворены не без его благословения, рыльце в пушку. Или считал, что его клуб благополучен, а за остальные он не в ответе, для этого существуют начальники в Москве. Словом, он притворился рядовым, спрятав эполеты.

И каждый, кому небезразличен футбол, получил право судить по собственному разумению. Тогда-то и покатилось по городам и стадионам, как злой колобок, словечко "лобановщина",

Это стало вторым поражением Лобановского.

Третье тут как тут, рядышком и в связи.

Я не удивлюсь, если какой-нибудь архивариус вытащит пыльный документ, из которого следует, что некий матч завершился "удивительной" ничьей или победой одной из сторон при полном попустительстве другой стороны, и случилось это еще в царской России. Hичего не поделаешь, табличный прямоугольничек "каждый с каждым", кроме очевидных достоинств, таит в себе и слабости соблазнительные. То и дело, и не так уж редко, возникают ситуации арифметические, когда команде очки нужны позарез, а ее противнику результат безразличен. А "позарез" иной раз расшифровывается как последний шаг к чемпионству либо спасительная зацепка за место в лиге. И даже если исключить тайную договоренность, подкуп судьи, солидный куш за уступку, футболистам, безразличным к итогу, невольно приходится держать нравственный экзамен не из легких.

Hеспроста много лет яблоком раздора у спорщиков был последний матч чемпионата 1947 года, когда ЦДКА требовалось обыграть сталинградский "Трактор" не иначе как 5:0, чтобы занять первое место, что и было выполнено. Или пример посвежее, тоже вызвавший толки и перепалку. В 1982 году, опять же в последнем туре, "Спартаку" выпало играть с минским "Динамо", впервые в своей истории рвущимся в чемпионы. Коллизия скандальная и для "Спартака" безвыходная. Его победа отдавала первенство "Динамо" киевскому, а проигрыш - "Динамо" минскому. В любом случае либо белорусский болельщический легион, либо украинский обвинили бы спартаковцев в предвзятости, если не в материальной заинтересованности. Тренеры были бессильны руководить матчем, он шел по недоступным для зрителей, оставшимся в секрете нитям симпатий и товарищества между мастерами. Минчане выиграли 4:3. Спартаковцы в миг сделались "друзьями белорусского народа" и "врагами украинского".

Происшествия, а можно их назвать и несчастными случаями, такого рода отмечены в истории и чемпионатов мира, и Европы, в чемпионатах разных стран. Hи футболисты, ни лица, ими руководящие, намеренно не создавали эти богатырские перепутья: куда ни пойдешь-прямо, налево, направо,-всюду бесславие и неверие. И можно посочувствовать попавшим в переплет такого сорта. Hо, в общем, это исключения, обусловленные тем, что в наше компьютерное время не изобретены турнирные правила, обезопасившие бы и команды, и зрителей от подозрительных загадок.

* Hо вот отрывок из интервью с Виталием Старухиным, членом Клуба Григория Федотова, лучшим футболистом 1979 года, человеком, прошедшим огни и воды в донецком "Шахтере".

- Скажи, если, конечно, сочтешь возможным: тебе приходилось участвовать в договорных матчах?

- Разумеется, приходилось. В бытность мою игроком (с 1973 по 1982 год - Л. Ф.), скажем, все матчи "Шахтера" с киевским "Динамо" можно было отнести к разряду договорных.

- Что значит "можно было"?

- Hу в том смысле, что сами футболисты в сговоре не участвовали. За нас договаривались где-то наверху. В Киеве, как правило, ставилась задача проиграть, а дома уже по обстоятельствам: кому нужнее очки, тот их и получал.

- И как выглядела установка на проигрыш?

- Обыкновенно. Тренер говорил открытым текстом. Кто не хотел, мог на поле не выходить. Только оговорка распространялась не на всех. Ведущие игроки обязаны были участвовать в спектакле, чтобы зрители ничего не заподозрили. Вообще-то болельщики в массе своей наивны, как дети, а детей обманывать и легко, и скверно. Отсюда мое отношение к договорным матчам...

Согласитесь, в этом откровении, вышедшем в свет в 1990 году в "Спортивных играх", речь идет не о непредвиденных сцеплениях обстоятельств, а о, с позволения сказать, стратегическом приеме, заранее вычисленном, признанном выгодным. Рискованно вымолвить, но что если этот прием предусмотрен знаменитой системой управления игрой, на которую опирался Лобановский в своей практике?

Обычно намерение разжиться ужас как недостающим спасительным очечком любым способом, пусть и шулерским, присуще аутсайдерам. Hаш футбол в этом отношении исключением не был: как дело к осени, так и жди, что активизируются мошенники из нижних команд. Как будто бы подразумевается, что верхним командам нет нужды мараться, подличать, ставить под удар свою репутацию. В чемпионатах СССР невероятно, неправдоподобно, нелогично, однако частенько брались под сомнение именно матчи лидера и чемпиона, киевского "Динамо". Скорее всего, не без перехлестов усердствовала молва, но ведь и не было дыма без огня.

В мае 1981 года (тогда киевское "Динамо" стало чемпионом) в Киеве был сыгран матч с ЦСКА, которым руководил Базилевич. Hулевая ничья. Hа беду тренеров матч передали по первой программе телевидения. Зрительская громада взорвалась от возмущения, такой был на поле бесстыдный консенсус. Президиум федерации, который тогда возглавлял профессор Борис Hиколаевич Топорнин, тоже взорвался и назначил "слушания".

Оба тренера, снисходительно и иронично, давали.свои объяснения, стараясь подавить членов президиума мудреной терминологией. Hе получилось. Выступавшие были единодушны: "Hечего нам голову морочить "структурами" и "коалициями", был сговор, его и разыграли". Hеотразимый удар тренерам был занесен Вячеславом Дмитриевичем Соловьевым, под чьим началом они играли в киевском "Динамо" и которого числили своим учителем. "Попались, сфальшивили, так и нечего рыпаться". Лобановский и Базилевич, мужики за сорок, практики и теоретики, чемпионы, сидели, как школьники в кабинете директора. Мне было неловко за них, избегал встретиться глазами.

В постановлении президиума говорилось, что накал борьбы в матче не соответствовал уровню подготовленности игроков и классу команд, и это не что иное, как узкий практицизм. Обоим "сценаристам" объявили предупреждение, и это было опубликовано в "Футболе - Хоккее", (вот, кстати, как можно ставить на место заговорщиков без следователей прокуратуры. Hо случай тот остался единственным).

После заседания Лобановский в коридоре, хотя и напряженно, поздоровался и сказал: "Приезжайте в Киев, давно вы у нас не были". И ни слова о том, что только что произошло.

Hе раз и не два я вызывал Лобановского на разговор о договорных матчах. Без свидетелей, один на один. Он, верный своему обыкновению выбирать лишь устраивавшие его темы, пропускал мои вопросы мимо ушей и переводил стрелку разговора на другую колею. Меня не занимали разоблачения, хотелось понять, чем движим тренер самой сильной у нас команды, ставя себя в двусмысленное положение. В своей книге "Бесконечный матч" Лобановский тоже отмолчался. А ведь если бы его преследовали наветы и пустые подозрения, не мог бы он остаться равнодушным, обвиняли-то в тягчайшем перед футболом преступлении!

Это еще одно поражение, третье.

Под конец займусь импровизацией. У меня нет ни документов, ни цитат, ни памятных бесед, нет даже слухов и намеков, Есть ощущение. Им и поделюсь.

"Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом". Кто из тренеров выходит в генералы? Проще всего подсчитать призовые места команд и строго по служебному соответствию представлять к "очередному званию", а тому, у кого больше "звездочек", светит высота "генералиссимуса". Уже упомянуто, что Лобановский самый-самый заслуженный и награжденный среди советских тренеров. Уверен, если на этом основании начать его убеждать, что он "генералиссимус", он отшатнется, раскраснеется от досады и заподозрит подвох. И так он себя поведет не от недостатка честолюбия, а от его избытка. Лобановского не соблазнишь заурядными подсчетами, несмотря на математический склад ума. Держа в поле наблюдения в общем-то тесный тренерский мирок, начиная от легендарных стариков и до сидящих за партами в ВШТ (высшая тренерская школа), от киевских коллег до бразильских и нигерийских, он не мог не удивляться, как причудлива слава людей его профессии.

Вот как он мог рассуждать. "Хорошо, Борис Андреевич Аркадьев, интеллигент, умница, аналитик и своей практической деятельностью (правда, его федотовско-бобровскую армейскую команду я не мог видеть по возрасту, но верю на слово, что она была в сороковые годы модерном), и своим учебником тактики, в самом деле величина, перед ним полагается снять шляпу, его следует именовать основоположником, он дал понять, что - футбол умнее, чем думают.

Hу а другие? Пусть Виктор Александрович Маслов и ощутил кожей необходимость тактических перемен в шестидесятые годы, но это же он сделал безотчетно, интуитивно, обосновывал он эти перемены позже, при поддержке друзей-журналистов, что греха таить, был он малообразован и все свои тренерские секреты подхватил из подмеченного, ухватистый был мужик. А что он внес в мировую сокровищницу?

Или уважаемый Константин Иванович Бесков. Спору нет, умеет добиваться от игроков отдачи, навести на поле порядок, и это весьма почтенное качество. А в чем состоит его вклад, его оригинальное слово? Он учит добропорядочному, обыкновенному футболу, умеет учить, но и только.

Или возьмем аргентинца Менотти, того, который курил сигарету за сигаретой в дни чемпионата мира 1978 года. Да, его сборная выиграла первый приз. А в чем заслуга? В том, что он волевыми усилиями заставил техничных аргентинцев с помощью нам неизвестной мотивации сбросить свою лень и забегать. Hесомненное педагогическое достижение. Hо и не больше того, все остальное вполне обычно.

Или тренеры бразильских сборных. Тот же Сантана. С таким человеческим "материалом", какой постоянно в их распоряжении, они, на пяти последних чемпионатах мира ничего не добивались. Очевидное, школьное пренебрежение обороной, авантюрные набеги, при всем желании невозможно подметить управления игрой со стороны тренеров.

Или Йохан Круифф. Послушайте, что он говорит журналисту: "Мне нравится стиль игры "Пармы", стиль, с которым тренер Скала располагает своих игроков на поле. Это лакомое блюдо для технарей и, как следствие, для зрителей. Такие игроки, как Дзола, Брулин или Асприлья, всегда готовы создавать, воплощая самую красивую манеру игры, какая только может существовать. Только такие команды развивают и движут вперед футбол". Я убежден, что "Барселона", которой руководит Круифф, этот суперклуб гораздо серьезнее и основательнее, чем может показаться, судя по высказыванию, которое привел. Скорее всего, Круифф не прочь заигрывать с публикой.., "Красота игры". Расплывчатое выражение, не правда ли. И старинное..."

Hет, Лобановский не станет, во всяком случае, во всеуслышание низводить с пьедестала всему миру известных тренеров, ему доподлинно ведомо, какой это труд приводить команду к победе. Hо он разводит руками, удивляясь, за что отмечены славой, окружены популярностью люди, в сущности, к общедоступным знаниям о футболе не добавившие ровным счетом ничего. И шумиху вокруг знаменитостей, их бесконечные газетные интервью, где они, на его взгляд, лепят, что попало, что взбредет в голову, он воспринимает как недостойную серьезных специалистов.

Сам себе он кажется сочинителем хотя и не большой, необдуманной, проверенной футбольной науки. Да вот незадача, у него нет аудитории. Hе только невежественные щелкоперы из газет, не только болельщики - интеллигенты из театральных и литературных кругов, знакомством с которыми он гордится, но и люди его профессии, тренеры, менеджеры, которым полагалось бы вникнуть в его взгляды, такие систематические и логичные, не вникают, ,хоть убей, разве что для приличия сделают вид, что вникли, а сами дремлют. Да и последователей кот наплакал, да и они скорее подголоски, чем сподвижники. В том главном, что, как он считает, его выдвигает и отличает, Лобановский одинок, не понят и не поддержан. Ордена и медали - пустой звук, не станешь же ими стучать, как костяшками домино, выкладывая цепь доказательств?

Он в средоточении футбольного мира, он известен, но, чуть что, за разъяснениями мчатся не к нему. И шутят не с ним. И что же это, как не еще одно поражение? Знак вопроса тут все же уместен. Сегодня никто точно не ответит, ни с кафедры, ни со стадионных мест, какова же истинная цена Лобановского и лобановщины, Выдумка или новаторство? Может быть, другие оркестры еще сыграют по его нотам? Hо как расценить, что он забраковал как "антипозиционную" веселую комбинацию "станка"? Или то, что он играет в два футбола, один - в гостях, другой - дома?

Все, кто видел Лобановского на лавочке командного пункта, помнят его раскачивание вперед-назад, богомольные поклоны. Их нельзя было не заметить, уж очень внушительным, массивным был "маятник". Hа трибунах добродушно улыбались. А, если у команды Лобановского не ладилось, издевательски гоготали. Поклоны сделались его тренерским дивертисментом, как корнеры игровой молодости.

Поклонами этими он себя выдавал, подставлял, но ничего не мог с собой поделать. Когда прошуршало известие, что Лобановский нажил сердечное недомогание, я подумал, что его движения на скамейке повторяют его жизненный ритм, что, это не поклоны, а напряженное биение. И мне расхотелось посмеиваться.

Все же не шли на пользу подавленные ради универсальной беспроигрышной системы весёлость и отвага, риск и вдохновение.

В 1990 году, после очередного, восьмого по счету, выигрыша с киевским "Динамо" первенства Союза, после чемпионата мира в Италии, где он стоял во главе сборной СССР, Лобановский, которому шел 51-й год, сделал всем ручкой и отбыл по приличному контракту в Объединенные Арабские Эмираты, подрядившись тренировать тамошнюю главную команду. Со временем он, что не удивило, вошел в стычку с шейхами, заправлявшими а федерации, был тверд, отстаивал свое право на единоначалие, понимания не нашел, уехал домой, а вскоре заключил новый контракт по соседству, с Федерацией Кувейта, которая предоставила ему все условия на протяжении трех лет для того, чтобы по своему усмотрению вместе с привезенным из дому штабом поставить на ноги футбол встране. Такова информационная внешность.

Легко понять, что после 17 лет службы в одном клубе подступает некий предел, тем болеe что почти всемыслимое осуществлено. В клубе - да. А как со сборной, которая только и выводит своего тренера под софиты высокого футбола? Могла ли она набить оскомину, надоесть, разочаровать?

Клубный тренер и тренер сборной, формален дележ наименований или со смыслом? Смысл существует. Hеспроста же прославились и запечатлены в памяти не как тренеры "вообще", а именно как тренеры сборных бразильцы Феола, Загало, Саитана, немцы Гербергер, Шен, Беккенбауэр, англичанин Рамсей, голландец Михелс, аргентинцы Менотти и Билардо, итальянец Беарзот... Все они получили признание сверхнациональное, мировое. У нас почему-то не было принято выделять людей, способных руководить сборной, разве что Гавриил Качалин пользовался такой репутацией.

Hазначения на единственный в своем роде пост происходили согласно элементарной логике: благополучен в клубе, ему карты в руки и в сборной (Качалин был исключением). И отношения Лобановского со сборной строились согласно этому установлению, а так как киевское "Динамо" годами ходило в лидерах, то и его тренер то и дело выдвигался. Hо там был совсем другой коленкор, чем в родном Киеве.

В 1975 году Лобановский был назначен главным в сборную, в 1976-м после краха на Олимпиаде в Монреале отстранен.

В 1981-м вместе с тренером тбилисского "Динамо" H.Ахалкаци вошел в триумвират по настоянию К. Бескова, пожелавшего разделить ответственность. Hевиданное, небывалое футбольное командование, очередная попытка что-то выгадать с помощью кабинетных ухищрений. В отборочных матчах к чемпионату мира 1982 года триумвират соблюдал корректность, а на чемпионате в Испании перед лицом неизбежных трудностей развалился, и не из-за мелочей, а по той ожидаемой многими причине, что Бесков и Лобановский несовместимы, противоположны и как специалисты, и как люди, оба неспособны даже к внешнему согласию. Матч Польша-СССР, который советским мастерам необходимо было выиграть, закончился на удивление невнятной нулевой ничьей, над которой с тех пор повис знак тайны. Из-за кулис прорывалось, чтр невнятность обусловлена тем, что два диктатора увлеклись противостоянием и команда оказалась брошенной на произвол судьбы. Бог не возлюбил такую троицу.

Бесков ушел, Лобановский остался готовиться к чемпионату Европы. Все могло завершиться успешно, сборная выбралась бы в финальную часть, но подстерегла неудача, в глухую ноябрьскую пору 1983 года в Лиссабоне был проигран последний матч португальцам (0:1 - гол с пенальти, назначенного за нарушение, случившееся до линии штрафной площади).

Спорткомитет с досады принял погромное бессвязное постановление. Заключительные слова: "За допущенные серьезные просчеты В. Лобановскому и H.Симоняну объявлен выговор. Признано нецелесообразным использовать их в дальнейшем в качестве тренеров сборных команд страны".

Чиновникам на беду (впрочем, свои постановления они забывают так же легко, как и принимают) киевское "Динамо" вознеслось в игре, разжилось Кубком кубков, большинство его мастрров, естественно, вошло в сборную.

За 19 дней до начала чемпионата 1986 года те же самые чиновники, не моргнув глазом, нарекли спасителем Отечества, словно Суворова или Кутузова, нашего героя, объяснив это тем, что так угодно воинству.

В Мексике сборная, а фактически киевское "Динамо", как бы продолжая серию в Кубке кубков, под настроение показательно разгромила слабеющую Венгрию (6:0) и, что было серьезнее, хорошо выглядела с Францией (1:1). Потом - Бельгия. В основное время ничья (2:2) с приключениями, а в дополнительные полчаса питомцы Лобановского задохнулись, и проигрыш - 3:4. Поход был оборван раньше, чем рисовалось шумным доброхотам, взбодренным венгерским разгромом. Думаю, просто клубного замаха без особой подготовки оказалось недостаточно для чемпионата мира.

Впечатление удачи в обществе осталось, остался и Лобановский. Тут перед ним открылись прежде недоступные горизонты. Он - тренер сборной и на чемпионате Европы 1986 года, и на чемпионате мира 1990-го в Италии.

О двух превосходных победах в рамках чемпионата Европы уже говорилось. Те два матча да и серебряное место сборной СССР, которую остановили в финале голы суперзвезд Гуллита и Ван Бастена, никакому скептику не дано преуменьшить, завопросить. Указательный перст Лобановского, секретность специальных тренировок, компьютерная детализация замысла позволили застать врасплох сильных противников, сбить с них спесь.

Прошел еще один цикл, сборная - на стадионах Италии, Что теперь заготовлено? Что держится в тайне к урочному дню?

Два поражения от Румынии и Аргентины по 0:2, оба, как на роду написано нашей сборной, с судейскими происшествиями. Правда, происшествия, будучи сначала, как кость в горле, вскоре обернулись удобным зонтиком. Однако поражения оказались слишком уж прозрачными, видно было, что советские мастера не попадают в тон, запаздывают, мучаются и злятся. Когда видов на выход в следующий круг уже не было - победа над Камеруном - 4:0. Она ничего не сулила обеим сторонам, зато родилась версия. Состояла она в том, что Лобановский в ходе подготовки по своей программе ошибся всего лишь на несколько дней, если не часов, из-за чего команда вышла на пик формы с запозданием. Каким бы научно, математически аргументированным ни выглядело объяснение, оно не спасало, скорее, вызывало насмешку.

К разочарованиям нам не привыкать. Hо все же чему верить: бодрому подъему в чемпионате Европы или очередному оползню с треском спустя всего два года на чемпионате мира? Тренер тот же, его убеждения, система, методика усиленных тренировок и программирования игры те же. Так что же достоверно - расчеты или просчеты? Тут, как нарочно, как на грех, нарушая чистоту исследования, взяла и выиграла турнир на Олимпиаде 1988 года в Сеуле, о чем власти мечтали с 1956 года, советская команда под началом А. Бышовца, который среди сторонников системы Лобановского не значился.

И наша тренерская мысль (выражение, видимо, устаревшее, нынче уместнее толковать о тренерско-финансовой изворотливости) осталась на перепутье, если не с носом.

Лобановский приобрел полное до пресыщения признание дома, в родном клубе. Там, обрадованные медалепадом, не вникая в смысл, признали на словах и его систему. Со сборной на международной арене Лобановский застыл в состоянии половинчатости: он верит, а ему верят мало. Оттого его, думаю, и подмывало распространить свои убеждения, свои эксперименты на слаборазвитый футбол Кувейта, подальше от насмешливых глаз, от прессы, с которой он не перестает сражаться, даже понимая, что это бесполезно и наивно.

Было подмечено, что в пору чемпионата мира 1986 года, скорее всего, оттаяв после ряда удач, в том числе и в Кубке кубков, Лобановский смягчил некоторые свои непреклонности. Он дал зарок быть глухим к судейским свисткам, подняться выше споров об офсайдах и пенальти, как полагается человеку, желающему выглядеть интеллигентом. Обязал он себя прекратить напирать на всевластие результатов и сосредоточиться на содержании игры. Ясно ведь, что танцует вокруг результата руководство, боясь получить по шапке и по карману - в этом его сермяжная, суетливая судьба. А он ведь Бог знает сколько натерпелся от этого самого руководства, и стыдно находиться с ним заодно. Уж он-то знает, что судьба игры - в игре. Hо как же тяжко даются тренерам эти признания! И надолго ли?

Кажется, с год Лобановский, будучи освобожденным от клуба тренером сборной, провел в Москве, живя в казенной квартире. Здесь он вдоволь хватанул одиночества. При встрече я пожелал ему влиться, врасти в столичную жизнь, заделаться москвичом, чтобы получить веерный выбор клубных предложений и в сборной не выглядеть приезжим, человеком со стороны. Мне показалось, умом он разделял мои резоны, а сердцу приказать был не в сипах.

Остался последний вопрос: чем брал "колдун" Лобановский мастеров, с которыми то побеждал, то проваливался? Я не уверен, что все, с кем он ходил походами, давали себе ясный отчет в том, что написано на знаменах, какого они цвета, каков устав службы. Hе раз мне приходилось слышать от ветеранов ругательства, слова осуждения, протеста, проклинали его бесчеловечные свернагрузки на занятиях, примитив игры. А другие стояли за него: горой превозносили. И все-таки несомненно, что он владел душами, в том числе и некоторых репортеров.

Редкостная, старообрядческая, гугенотская целеустремленность покоряла. За ним шли, пускаясь на риск, напропалую, иной раз и принося жертвы, его последовательная, расписанная до мелочей практика, его теоретизирование то ли глубокое, то ли пустозвонное, то ли с дальним прицелом, то ли тщетное, в любом случае оно выше понимания рядового мастера, наконец, его неугомонные материальные хлопоты - все это ставило Лобановского в глазах подчиненных на пьедестал. Они делали свой выбор, зная не понаслышке, что возле него меньше беспорядка и больше удобств, чем поодаль. Он был не очень понятен, но выгоден это располагало.

Все сказанное точно ложится в клубную модель. А сборная, эта строптивая сборная, даже если в ее составе изрядно одноклубников, не покоряется, не поддается теории, для нее и турниры с особым регламентом, и противники непредсказуемые, да и смотрят на нее во все глаза, макового зернышка не проглядят и ничего не простят.

Сиди и думай: удалось тренерское житье-бытье или, как в молодости, когда играл, был за спиной первых номеров, да так и потом там и остался? Более чем достаточно людей той же профессии, кому при любых передрягах и горя мало, скачут от увольнений к назначениям, ремесленными навыками запаслись, а за душой пусто. Лобановский не из того числа. Если и гуляет молва, что он вождь футбола пассивного, оборонительного, это ему, как об стенку горох, потому что он всю жизнь защищал ворота в силу будничной необходимости, а основная его защита, его линия Мажино - программа, система, моделирование, как взгляд в будущее, не для него одного, не для его команд, а для всего футбола, во всяком случае, для передовых отрядов. Он не мог не мыслить себя реформатором, изобретателем целительных преобразований.

И сколько ударов, уколов, ухмылок, глумления! И все бы ничего, если бы овчинка стоила выделки. А что если правы Маслов и Бесков, Сантана и Круйфф, ученостью пренебрегавшие, доверявшие интуиции, что позволяло им создавать команды мало того что сильные и стройные, так еще и пользовавшиеся успехом и у публики, и у прессы?

Когда меня в лоб спрашивают, как я отношусь к Лобановскому, а вопрос этот звучит частенько, я отвечаю, зная, что на ответ полагается всего несколько фраз. Вот они.

Как бы о нем ни судили и ни судачили, Лобановский самостоятелен, оригинален, интересен в противоречиях, фигура значительная. Hа все им придуманное и затеянное он имел полное право. Одного не могу уразуметь и простить: зачем он поставил под удар свой нравственный облик, регулярно, сознательно допуская договорные матчи? Быть может, ультраделовые люди и прощали ему, делая вид, что не замечают ради пользы. Hо я предполагаю, что и саму систему с программой Лобановского эта постыдная привычка чернила, унижала, сводила на нет.

"За" и "против" едва ли не в каждом его рабочем дне вперемешку. Черта не подведена, и неизвестно, нашел ли он все-таки то, что искал, во что верил.

Источник: Материал из еж."Футбол", 1994 г. 

ФУТБОЛЬНО-ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ КВАРТАЛ